Неточные совпадения
А вы — стоять
на крыльце, и ни с
места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только
увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие
на моем
месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
Шли они по ровному
месту три года и три дня, и всё никуда прийти не могли. Наконец, однако, дошли до болота.
Видят, стоит
на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет.
Переглянулись между собою старики,
видят, что бригадир как будто и к слову, а как будто и не к слову свою речь говорит, помялись
на месте и вынули еще по полтиннику.
И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с
места на место, чтобы лучше
видеть. В первую же минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для зрителей казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
— Ну, так до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала
видеть его, она почувствовала то
место на руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
Через час Анна рядом с Голенищевым и с Вронским
на переднем
месте коляски подъехали к новому красивому дому в дальнем квартале. Узнав от вышедшей к ним жены дворника, что Михайлов пускает в свою студию, но что он теперь у себя
на квартире в двух шагах, они послали ее к нему с своими карточками, прося позволения
видеть его картины.
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так коли они крикнут по-своему, быки всё ни с
места… Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих… Избаловали мошенников!
Увидите, они еще с вас возьмут
на водку. Уж я их знаю, меня не проведут!
Добравшись до мелкого
места, барин стал
на ноги, покрытый клетками сети, как в летнее время дамская ручка под сквозной перчаткой, — взглянул вверх и
увидел гостя, в коляске въезжавшего
на плотину.
Так бывает
на лицах чиновников во время осмотра приехавшим начальником вверенных управлению их
мест: после того как уже первый страх прошел, они
увидели, что многое ему нравится, и он сам изволил наконец пошутить, то есть произнести с приятною усмешкой несколько слов.
В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью
на месте,
видит из окна проходящих плетущихся людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув
на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение духа бедного неедущего путешественника.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он
увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда
на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных
местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда
на вопрос: «Чьи луга и поемные
места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога
на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им
мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
— Вот смотрите, в этом
месте уже начинаются его земли, — говорил Платонов, указывая
на поля. — Вы
увидите тотчас отличье от других. Кучер, здесь возьмешь дорогу налево.
Видите ли этот молодник-лес? Это — сеяный. У другого в пятнадцать лет не поднялся <бы> так, а у него в восемь вырос. Смотрите, вот лес и кончился. Начались уже хлеба; а через пятьдесят десятин опять будет лес, тоже сеяный, а там опять. Смотрите
на хлеба, во сколько раз они гуще, чем у другого.
В возок боярский их впрягают,
Готовят завтрак повара,
Горой кибитки нагружают,
Бранятся бабы, кучера.
На кляче тощей и косматой
Сидит форейтор бородатый,
Сбежалась челядь у ворот
Прощаться с барами. И вот
Уселись, и возок почтенный,
Скользя, ползет за ворота.
«Простите, мирные
места!
Прости, приют уединенный!
Увижу ль вас?..» И слез ручей
У Тани льется из очей.
Я бросился прежде всех в коляску и уселся
на заднем
месте. За поднятым верхом я ничего не мог
видеть, но какой-то инстинкт говорил мне, что maman еще здесь.
Сонечка занимала все мое внимание: я помню, что, когда Володя, Этьен и я разговаривали в зале
на таком
месте, с которого видна была Сонечка и она могла
видеть и слышать нас, я говорил с удовольствием; когда мне случалось сказать, по моим понятиям, смешное или молодецкое словцо, я произносил его громче и оглядывался
на дверь в гостиную; когда же мы перешли
на другое
место, с которого нас нельзя было ни слышать, ни
видеть из гостиной, я молчал и не находил больше никакого удовольствия в разговоре.
У ворот одного дома сидела старуха, и нельзя сказать, заснула ли она, умерла или просто позабылась: по крайней мере, она уже не слышала и не
видела ничего и, опустив голову
на грудь, сидела недвижимо
на одном и том же
месте.
— Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! — сказал уманский куренной Бородатый, отъехавши от своих к
месту, где лежал убитый Кукубенком шляхтич. — Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не
видел ни
на ком.
Что почувствовал старый Тарас, когда
увидел своего Остапа? Что было тогда в его сердце? Он глядел
на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному
месту. Остап остановился. Ему первому приходилось выпить эту тяжелую чашу. Он глянул
на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя не было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим
местам, когда
увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже не было
на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого
на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Летики не было; он увлекся; он, вспотев, удил с увлечением азартного игрока. Грэй вышел из чащи в кустарник, разбросанный по скату холма. Дымилась и горела трава; влажные цветы выглядели как дети, насильно умытые холодной водой. Зеленый мир дышал бесчисленностью крошечных ртов, мешая проходить Грэю среди своей ликующей тесноты. Капитан выбрался
на открытое
место, заросшее пестрой травой, и
увидел здесь спящую молодую девушку.
— Ну, вот что, — говорил Польдишок Грэю, усаживаясь
на пустой ящик и набивая острый нос табаком, —
видишь ты это
место?
Он
видел, как тот, пройдя уже шагов с пятьдесят, обернулся и посмотрел
на него, все еще стоявшего неподвижно
на том же
месте.
Кудряш. Нет, Борис Григорьич, вы, я
вижу, здесь еще в первый раз, а у меня уж тут
место насиженное, и дорожка-то мной протоптана. Я вас люблю, сударь, и
на всякую вам услугу готов; а
на этой дорожке вы со мной ночью не встречайтесь, чтобы, сохрани Господи, греха какого не вышло. Уговор лучше денег.
В лесу,
на холме, он выбрал
место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога в небольшое село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач, сел
на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость
видеть, что творится там, внизу.
Он
видел, что «общественное движение» возрастает; люди как будто готовились к парадному смотру, ждали, что скоро чей-то зычный голос позовет их
на Красную площадь к монументу бронзовых героев Минина, Пожарского, позовет и с Лобного
места грозно спросит всех о символе веры. Все горячее спорили, все чаще ставился вопрос...
Самгин швырнул газету
на пол, закрыл глаза, и тотчас перед ним возникла картина ночного кошмара, закружился хоровод его двойников, но теперь это были уже не тени, а люди, одетые так же, как он, — кружились они медленно и не задевая его; было очень неприятно
видеть, что они — без лиц,
на месте лица у каждого было что-то, похожее
на ладонь, — они казались троерукими. Этот полусон испугал его, — открыв глаза, он встал, оглянулся...
Самгин взял лампу и, нахмурясь, отворил дверь, свет лампы упал
на зеркало, и в нем он
увидел почти незнакомое, уродливо длинное, серое лицо, с двумя темными пятнами
на месте глаз, открытый, беззвучно кричавший рот был третьим пятном. Сидела Варвара, подняв руки, держась за спинку стула, вскинув голову, и было видно, что подбородок ее трясется.
Клим замолчал, найдя его изумление, смех и жест — глупыми. Он раза два
видел на столе брата нелегальные брошюры; одна из них говорила о том, «Что должен знать и помнить рабочий», другая «О штрафах». Обе — грязненькие, измятые, шрифт
местами в черных пятнах, которые напоминали дактилоскопические оттиски.
Потом он слепо шел правым берегом Мойки к Певческому мосту,
видел, как
на мост, забитый людями, ворвались пятеро драгун, как засверкали их шашки, двое из пятерых, сорванные с лошадей, исчезли в черном месиве, толстая лошадь вырвалась
на правую сторону реки, люди стали швырять в нее комьями снега, а она топталась
на месте, встряхивая головой; с морды ее падала пена.
Клим Самгин несколько раз смотрел
на звонаря и вдруг заметил, что звонарь похож
на Дьякона. С этой минуты он стал думать, что звонарь совершил какое-то преступление и вот — молча кается. Климу захотелось
видеть Дьякона
на месте звонаря.
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла,
на месте ее величественно встала Алина, вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин
видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Клим
видел пейзаж похожим
на раскрашенную картинку из книги для детей, хотя знал, что это
место славится своей красотой.
— Не знаю, — сказала Гогина. — Но я много
видела и
вижу этих ветеранов революции. Романтизм у них выхолощен, и осталась
на месте его мелкая, личная злость. Посмотрите, как они не хотят понять молодых марксистов, именно — не хотят.
Это было странно
видеть, казалось, что все лицо дяди Хрисанфа, скользя вверх, может очутиться
на затылке, а
на месте лица останется слепой, круглый кусок красной кожи.
— Эх, — вздохнул Яков и, плюнув в огонь, привлек Лаврушку к себе. — Значит, так: завтра ты скажешь ему, что
на открытом
месте боишься говорить, — боишься, мы
увидим, — так?
Это было тоже очень жутко, и Самгин подумал, что
на месте попа он также вертелся бы, чтоб не
видеть этих лиц.
Иногда его жарко охватывало желание
видеть себя
на месте Спивака, а
на месте жены его — Лидию. Могла бы остаться и Елизавета, не будь она беременна и потеряй возмутительную привычку допрашивать.
Бальзаминов. Да помилуйте!
на самом интересном
месте! Вдруг
вижу я, маменька, будто иду я по саду; навстречу мне идет дама красоты необыкновенной и говорит: «Господин Бальзаминов, я вас люблю и обожаю!» Тут, как
на смех, Матрена меня и разбудила. Как обидно! Что бы ей хоть немного погодить? Уж очень мне интересно, что бы у нас дальше-то было. Вы не поверите, маменька, как мне хочется доглядеть этот сон. Разве уснуть опять? Пойду усну. Да ведь, пожалуй, не приснится.
— Ну вот, шутка! — говорил Илья Ильич. — А как дико жить сначала
на новой квартире! Скоро ли привыкнешь? Да я ночей пять не усну
на новом
месте; меня тоска загрызет, как встану да
увижу вон вместо этой вывески токаря другое что-нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом, так мне и скучно…
Видишь ли ты там теперь, до чего доводил барина — а? — спросил с упреком Илья Ильич.
— И не нужно никакого! — сказал Штольц. — Ты только поезжай:
на месте увидишь, что надо делать. Ты давно что-то с этим планом возишься: ужели еще все не готово? Что ж ты делаешь?
Или вовсе ничего не скажет, а тайком поставит поскорей опять
на свое
место и после уверит барина, что это он сам разбил; а иногда оправдывается, как
видели в начале рассказа, тем, что и вещь должна же иметь конец, хоть будь она железная, что не век ей жить.
Барон вел процесс, то есть заставлял какого-то чиновника писать бумаги, читал их сквозь лорнетку, подписывал и посылал того же чиновника с ними в присутственные
места, а сам связями своими в свете давал этому процессу удовлетворительный ход. Он подавал надежду
на скорое и счастливое окончание. Это прекратило злые толки, и барона привыкли
видеть в доме, как родственника.
Иногда выражала она желание сама
видеть и узнать, что
видел и узнал он. И он повторял свою работу: ехал с ней смотреть здание,
место, машину, читать старое событие
на стенах,
на камнях. Мало-помалу, незаметно, он привык при ней вслух думать, чувствовать, и вдруг однажды, строго поверив себя, узнал, что он начал жить не один, а вдвоем, и что живет этой жизнью со дня приезда Ольги.
— Эх, ты! Не знаешь ничего. Да все мошенники натурально пишут — уж это ты мне поверь! Вот, например, — продолжал он, указывая
на Алексеева, — сидит честная душа, овца овцой, а напишет ли он натурально? — Никогда. А родственник его, даром что свинья и бестия, тот напишет. И ты не напишешь натурально! Стало быть, староста твой уж потому бестия, что ловко и натурально написал.
Видишь ведь, как прибрал слово к слову: «Водворить
на место жительства».
— Все это лишнее, ненужное, cousin! — сказала она, — ничего этого нет. Предок не любуется
на меня, и ореола нет, а я любуюсь
на вас и долго не поеду в драму: я
вижу сцену здесь, не трогаясь с
места… И знаете, кого вы напоминаете мне? Чацкого…
«…
на его
место, — шепотом читал он дальше, — прочат в министры князя И. В., а товарищем И. Б — а… Женщины подняли гвалт… П. П. проиграл семьдесят тысяч… X — ие уехали за границу… Тебе скучно,
вижу, что морщишься — спрашиваешь — что Софья Николаевна (начал живее читать Райский): сейчас, сейчас, я берег вести о ней pour la bonne bouch [
на закуску (фр.).]…»
— Я думала, ты утешишь меня. Мне так было скучно одной и страшно… — Она вздрогнула и оглянулась около себя. — Книги твои все прочла, вон они,
на стуле, — прибавила она. — Когда будешь пересматривать,
увидишь там мои заметки карандашом; я подчеркивала все
места, где находила сходство… как ты и я… любили… Ох, устала, не могу говорить… — Она остановилась, смочила языком горячие губы. — Дай мне пить, вон там,
на столе!
Пробыв неделю у Тушина в «Дымке»,
видя его у него, дома, в поле, в лесу, в артели,
на заводе, беседуя с ним по ночам до света у камина, в его кабинете, — Райский понял вполне Тушина, многому дивился в нем, а еще более дивился глазу и чувству Веры, угадавшей эту простую, цельную фигуру и давшей ему в своих симпатиях
место рядом с бабушкой и с сестрой.
— Вы дивитесь, что
на вашу бедную сестру брызнула капля деревенской мудрости! Вам бы хотелось
видеть дурочку
на моем
месте — да? Вам досадно!..